Пластический образ ада весьма часто вырастает из одной метафоры. Три
такие метафоры, связанные с типичным для демонологии мотивом пожирания
душ ( Пожиратель людей), повторяются особенно часто: это метафоры печи,
пасти и кухни. Ад — пожиратель, который не может насытиться:
«Преисподняя и Абаддон — ненасытимы» (ПР. 27:20). В средневековой
монастырской книге Афона ад назван «жрущим» (ЭРИХ. 27). В раннее
Средневековье образ ада ассоциировался с медным идолом язычников
(Молоха, например), требовавшим жертвоприношений (связь указана у ЭРИХА.
26-30). Отсюда уподобление ада печи, нередко с человекоподобными
чертами. В Утрехтской псалтири (9 в.) ад изображен в виде горящей печи,
украшенной сверху гигантской головой; грешники втягиваются в нижнее
отверстие печи, а из верхнего отверстия вырывается пламя. На фресках
церкви Кампо-Санто в Пизе ад-пожиратель изображен как железная печь,
захватывающая, поживающая и переваривающая (что тоже показано) людей;
это печь-чрево, воплощающая библейский образ: «из чрева преисподней я
возопил» (ИОН. 2:3). Св. Павел видит в аду разноцветную печь с семью
раздельными столпами пламени (по числу смертных грехов), лизавшими
грешников. Вокруг печи совершались семь мук: снег, лед, огонь, кровь,
змеи, удары молнии, смрад (ВИДЕНИЕ СВ. ПАВЛА, 3-4).
Другая, еще более откровенная визуализация мотива пожирания —
изображение всего ада (а не одного лишь входа в него) в виде разинутой
пасти — восходит к Библии: «Как будто землю рассекают и дробят нас;
сыплются кости наши в челюсти преисподней» (Пс. 140:7); «преисподняя
расширилась и без меры раскрыла пасть свою» (Ис. 5:14). Иконография
часто придает этой пасти сходство со львиной пастью, что опять-таки
связано с библейским мотивом дьявола-льва, пожирающего грешника («спаси
меня от пасти льва» — Пс. 21:22). или же с пастью Левиафана. Самые
ранние изображения собственно «пасти ада» относятся к началу 11 в. и
имеют два основных иконографических типа: пасть либо открывается снизу
вверх, и грешники падают в нее, либо открывается горизонтально, и
грешники входят в нее. В аллегорико-назидательной и сатирической
литературе мотив жрущего ада находит выражение в гротесковом образе ада
как кухни и пиршества. Французский трубадур Рауль де Гудан (деят.
1200-1230) описывает в своей поэме «Сон об аде» пиршество Сатаны в аду,
на коем присутствуют в числе почетных гостей Пилат и
Вельзевул: скатерти сделаны из кожи ростовщиков, салфетки — из кожи
старых потаскушек; среди лакомств — борцы под чесночным соусом, жирные
шпигованные ростовщики, публичные девки с зеленой подливкой, еретики на
вертеле, жареные языки адвокатов и т. п. В средневековых видениях
пирующими нередко оказываются и смертные грешники: им подносят бокалы,
наполненные огненной жидкостью, жаб и змей, сваренных в сере (ГУРЕВИЧ,
233). Наконец, ад может представляться гигантской кузницей (или
совокупностью огромного числа кузниц), на наковальнях коей души
подвергаются расплющиванию: как выражается средневековый французский
переводчик «ВИДЕНИЯ ТНУГДАЛА», души в аду плавятся в огне дольше, чем
металл при выплавке колокола, и куются молотом так, словно кузнец хочет
сделать из них маленькие гвозди (ОУЭН, 119); о еде в так понимаемом аде
уже нет и речи. Характерный пример ада-кузницы — ирландское «Плавание
святого Брендана» (10 в.): корабль подплывает к пустынному острову,
покрытому шлаком и окалиной; путешественников оглушает шум молотов,
бьющих по бесчисленным наковальням; обитатели острова, кос матые и
черные лицами, с воем бегут к кораблю и закидывают его кучами спекшегося
шлака, вода вокруг корабля начинает пениться и путешественники в ужасе
ретируются; Брендан объясняет попутчикам, что они были близко к аду
(ОУЭН, 23-24).
|